|
Смешение цветов, круговорот лазурно-бриллиантовых струй, обтекающих столетние топляки, окаменелыми зубами пытающиеся прокусить утлую резину лодки — резкий поворот, и нависающая "расческа" поваленного тополя едва не задевает мой спиннинг, лодку разворачивает обратным течением и затормаживает в струе встречного потока. Облегченно вздыхаю, сотый раз в день проскакивая "зубы" топляков. Медленное течение двухсотметрового плеса дает возможность спокойно оценить обстановку. Солнце скрывается за высоким частоколом лиственного леса, разомлевшего на июльской жаре, а в царстве голавлей, в полумраке от нависающих деревьев и корней, экипаж двухместной резиновой посудины пытается проникнуть в секреты подводной жизни. Голавлем тут изобилует каждый плес и перекат, его можно увидеть на песчаных отмелях длинных мед-ведицких пляжей и в лучах утреннего солнца у корней сгнившего топляка; его можно узнать по чмокающему звуку, возникающему то тут, то там, по стреле, рассекающей спокойный заливчик, и по кучке брызг от рассыпающихся по сторонам мальков. Здесь его дом и вся его го-лавлиная суета, заканчивающаяся в сетке браконьера или — изредка — на крючке вот такого заезжего путешественника, каким оказался я, сопровождаемый женой и стариной Фитцджеральдом — русским спаниелем, неизменно делящим с нами все радости и невзгоды водных путешествий.
Вот уже десяток лет наше резиновое каноэ бороздит самые длинные притоки верховьев Дона в поисках настоящего голавлиного царства, и лишь теперь оно показалось на горизонте во всей своей красе голавлиного разгула, с настоящими чер-ноперыми, трехфунтовыми рыбами, стремительно поднимающимися из глубин лазурных водоворотов к подброшенной им мушке. По правде говоря, до мушки я "дошел" не скоро, предпочитая более легкий способ добывания голавля с прозрачным шариком-поплавком и кузнечиком на крючке. Да и сейчас я все-таки ловил не чистым нахлыстом, но что-то во мне сломалось, заставив подойти к порогу "высшего пилотажа" с искусственными мушками. Первого, довольно крупного голавля мы поймали на мелкий черный твистер: маленькая свинцовая головка унесла его в омут с водоворотами и лапами торчащих коряг, и в первый момент я подумал, что твистер зацепился на дне за одну из лап, но леска не запарусилась характерной дугой на течении, а кончик спиннинга согнулся к воде и закивал. Приятный ток живой рыбы передался на руку, и мы вытянули шеи, в шесть глаз стараясь разглядеть в глубине воды очертания приближавшейся добычи. Из-за преломления лучей света в воде голавль казался еще крупнее...
...У нас не было подсака, и если рыба срывалась до того, как мы успевали рассмотреть ее и сделать снимок, то это несколько расстраивало нас. Но проблем с ухой на речке не существовало. Зато когда рыба все же попадала на кукан, возникала проблема с ее дальнейшей судьбой. Здесь я понял, как трудно с непривычки отпустить пойманную рыбу, но истинное счастье я ощущал после того, как рыба оказывалась на снимке, а не в ухе.
Медведица бесконечно петляет среди холмов, извивается голубой змеей среди дубовых и осиновых подлесков. Иногда встречаются настоящие микропустыни с барханами арчеданских песков, окаймленных хвойными лесами. Здесь как бы собрано воедино все, что я когда-либо встречал в разных концах страны: и песчаные отмели Даугавы, и таежные сопки Амура, и шумные перекаты кавказских речек, и спокойствие тихого Дона на плесах, где можно увидеть стаю жирующих толсто-лобов.
Поднимаюсь на нависший над берегом бархан и вижу всю панораму поймы Медведицы. Ласковый ветер лесостепи доносит ароматы разнотравья, особенно резко вмешивая в эту гамму запах чабреца, целые клумбы которого раскинулись у наших ног. Растущее неподалеку старое дерево дает нам несколько сухих сучков, жена зачерпывает котелком воды, и мы тут же варим ароматный чай из свежих цветов чабреца. Собака тем временем гоняет мелких голавлей по обширному перекату — спаниель счастлив рыбной охотой, и веер блестящих брызг осыпает речку. А голавли особенно и не стараются убежать, переходят из одного конца переката в другой. Пес так увлечен, что забывает о своем бутерброде.
Немного отдохнув у костра, мы отплываем дальше по течению, посадив на "нижнюю палубу" замерзшего от купания "охотника". Частокол старых коричневых стволов сопровождает нас на следующем изгибе речки, и прямо руки чешутся забросить между ними приманку. Достаю свою заветную коробочку с несколькими мушками — подарком моего старого знакомого, нахлысто-вика из Аризоны. Мушки испытаны на рыбах Колорадо, сам видел снимки радужной форели и теперь думаю, что и голавль не должен ими пренебречь. Выбираю черно- бархатную с красным пером на хвосте и белым ершиком у головки. Мушка подгружена, но иногда я ставлю на леску в полуметре от мушки небольшую дробинку, и заброс спиннингом вполне получается (представляю, какие улыбки вызовут эти строки у нахлыстовиков). Такой по-лунахлыст, доступный многим спиннингистам, принес нам в итоге немало голавлей! Мой единственный черный твистер, к сожалению, откусила щука, неизвестно откуда взявшаяся в явно голавлином месте, а на светлые твистеры голавли не покушались!
Американская мушка оказалась довольно удачлива, и пока ее не откусила очередная щука, я успел поймать с десяток голавлей, пару жерехов и даже язя. Другими мушками голавли не соблазнились, и мы попытались сделать подобие первой из подручного материала — черной шерсти Фитцджеральда и белого пера чайки. Два дня я мучился с перьями, нитками из "редикюля" жены и капельками суперклея, пока не создал то, что походило внешне на аризонскую мушку. Успеха мое творение не принесло, и еще два дня, пока жена следила за курсом каноэ и едва успевала обходить встречные топляки, я мучился над созданием мушек. Где-то на пятой конструкции мне повезло, и голавли оказали свое царское внимание — кукан заметно тяжелел от крупных особей, и нам пришлось угощать н ими встречных туристов и седых старцев, ловивших редких карасей удочками из прибрежного тальника.
Рано утром сквозь сон я слышал звон колокольчика: каждую ночь, если попадалась глубокая ямка, я устанавливал спиннинг с донным грузилом и куском перловицы на сомят. Один-два соменка к утреннему завтраку скрашивали нашу постную голавлиную диету. Спаниель крутился рядом с дергающимся спиннингом, всем своим видом заставляя меня поспешить за очередной порцией сомятины, очень уважаемой им. Однажды на крючке оказался сом покрупнее, но леска была прочная и не вызывала у меня опасения, так что я собрался схватить его под жабры у самых ног. Каково же было мое удивление, когда сом разжал пасть и не спеша скрылся в омуте, а на крючке осталась висеть полуживая и довольно помятая рыба в фунт весом. "Почищенной" сомовьими зубами рыбой оказался голавль! Фитцджеральд так переживал борьбу хозяина с сомом, что по праву активного болельщика получил голавля на завтрак и удовольствием похрустел поджаренными перьями.
После восьмичасового сплыва, массы переживаний в борьбе с голавлями, топляками и перекатами, мой усталый экипаж заснул в приютившейся на откосе палатке. Потрескивает костер и как во все века завораживает взгляд путешественника своими углями. Под перекатом "чмокнул" голавль. На повороте удар посильнее — это бобр плеснул хвостом, увидевши свет костра. Звуки, запахи, шорохи, блюзы из транзистора вместе с дымом уходят к Большой Медведице над головой. Ах, эта неповторимая атмосфера медведицких голавлиных сафари!
Автор:А.Гузенко
|
полезная информация |
|
|
|
|
|
|