|
Заметил такую взаимосчшзь: как только вечером с лугов из-за Цепелсьской старицы пройдет через брод большое совхозное стадо, помычат коровы, иная попьет из реки, иная постоит, наслаждась холодком песчаного переката, все они оставят в воде тысячи оводов... И тут сразу приходят голавли на обильный для них корм. То и дело бьют хвостами большие головастые рыбы, с плавниками, подобными гвоздикам!
Особенно выделялся один голавль, я его мысленно назвал Лобаном. Он был еще более ярок и разноцветен, чем все остальные, поточу что был велик и устрашающе лобаст. Сколько я ни пытался его поймать, каких изобретательных приманок ни предлагал — все впустую! Голавль был гурманрм и питался только оводом: на блесны мои даже не глядел, хотя одна из них была копия майского жука!
Мысленно я попрощался уже с красивой и крупной рыбиной, как вдруг однажды увидел рано утром, что около голавлей стала гулять цапля. Прилетит с пруда, войдет в воду и рядом с голавлями ходит. Я стал думать: «Почему?!» Стал наблюдать за ней. Цапля в отличие от голавлей охотилась только за уклейками.
Стоит на одной ноге, будто дремлет, потом, как фехтовальщик шпагой, своим длинным, острым клювом делает мгновенный укол в воду, и вот уже серебристая рыбешка блестит на солнце, схваченная поперек узенького тела. Разгадка пришла сама собой. На оводов и мошек, смываемых течением переката с коровьих ног и боков, приходит вслед за голавлями вся рыбья мелочь. Что получше, покрупнее, схватывают голавли, а комары, мухи, мошкара, личинки достаются уклейкам.
И вместо голавлиных блесен, сделанных из самоварной меди, я вырезал из консервной жестянки копеечной величины лепесток, раскрасил под сине-зеленого овода, чтобы он,
вращаясь на струе, барахтался и взмахивал крылышками.
Скоро голавль попался. Только на радостях я дал ему много свободы (боялся, что такая громадина оборвет тонкую силоновую леску), и он ушел в коряги, под кусты ивняка, и там действительно оборвал крючок. Я сделал еще блесну под овода, и на нее в считанные дни попалась мне вся голавлиная стая, охотившаяся рядом с цаплей на коровьем броде. Шесть голавлей я поймал. Но что это были за голавли? Только по триста, четыреста, пятьсот граммов весили они, тогда как великан Лобан один тянул (на вид) добрых три-четыре килограмма!
Надоумило меня как-то швырнуть блесну в то место, где оборвался и ушел от меня Лобан — под кусты. Так, на всякий случай. Боясь зацепов, повел ее быстро и поверху. Огромный белый бок сверкнул в воде, блесна моментально исчезла в пасти Лобана. Он снова, как и в первый раз, развернулся и ушел под коряги. И опять лопнула леска.
На другой день, ожесточившись от невезения, я поставил крепчайшую леску, способную выдрать с корнем любой куст, поднять со дна пудовую корягу: ноль восемь диаметром — канат!
И все повторилось. Я повел блесну поверху с небольшими подергиваниями, голавль схватил ее и ушел на дно. Потом поднялся вверх, и я увидел, что леска моя замоталась за ветку и голавль привязан к ней, как лошадь за узду. Я поставил катушку на тормоз, воткнул спиннинг комлем глубоко в песок, натянул до отказа жилку, разделся. Сначала пошел по перекату вброд, потом поплыл, держась одной рукой за леску. У самого берега, под кустами, смог снова встать на ноги, подошел к Лобану вплотную. Протянул руку, быстро схватил его пальцами под растопыренные жабры, другой рукой взялся за осклизлую ветку, обломил ее, а затем вместе с рыбиной вынес на берег.
То, что я увидел, могло потрясти даже видевшего виды спиннингиста. Оказывается, Лобан всю неделю уже и так сидел на привязи. Первый и последующий обрывы произошли потому, что леска каждый раз заматывалась за ершистый, зацепистый сук-ветку. Голавль стоял около злосчастной ветки и охотился только в тех пределах, которые предоставлял ему оборванный кусок лески. И теперь, возможно умирая от голода, хватал любую блесну, какую я ему предлагал, хотя на воле был сверхосторожен.
Автор: Павел Маракулин
|
полезная информация |
|
|
|
|
|
|